прибывают.
По всем зданиям имения, горланя,
бродят пьяные оравы людей. На скотном дворе,
бегая, ища себе выхода, ревут быки, ржут лошади,
перепуганные пожаром. За ними, падая и поднимаясь' толпами гоняются охмелевшие мужики, выкрикивая:
— Лови... В угол загоняй... Не пускай...
Пойманная лошадь, вырываясь, храпит, бьется
в смертельном страхе. Четверо возятся с боровом,
силясь его свалить и прирезать, а он тащит их за
собой и визжит на все имение. Скачет огромнейший бык, которому кто-то всаживает в бок железные вилы. Сбив человека в тулупе и мотая головою, он летит дальше, пока топором не подрубают
ему ноги. Бык, тыкаясь рогами в снег, дико ревет
и хочет подняться, но несколько человек набрасываются на него, добивая обухом по голове, рычагами по бокам. Тут-же распарывают ему живот, вываливают внутренности, чтобы легче отвести домой.
Казалось, что народ, сдвинувшись с своих прежних устоев, обезумел. Все прошлые обиды, слезы
унижения, лютые муки,—все то проклятие нашей
жизни, что веками накоплялось в недрах души, как
воды в подземных озерах, теперь всплыло, отуманило мозг, запенилось дикой злобой. И уже нет
больше страха, нет былого смирения. Ночной воздух пронизан бранью, свистом, хохотом, рычащим
криком. Во всем княжеском имении, буйствуя, клокочет страшный шквал разрушения.
