— Эх-ма, гуляй наша!.. Все настойки пил, а бабью—первый раз. И приложился-то, ведь, совсем
к маленькой, из чего поят лошадей, а вот поди-ж
ты—весело стало...
На снегу валяется человек. Артиллерист, подойдя к нему, нагибается, ощупывает, переворачивает неподвижное тело.
— Умер... Дорвался свободный гражданин...
Праздник, шаркая лаптями по снежной дороге,
возвращается в свою жалкую хижину. Его сопровождает жена, у которой на руках маленькая комнатная собаченка. Она все ворчит на мужа:
— Ты погляди на добрых людей—теперь все
станут богатыми. А мы опять останемся не при
чем. Нет, отнял у тебя бог разум. Портки не
умеешь как следует надеть — носишь гашником
назад... Но празднику не хочется ругаться—он настроен
по прежнему благодушно.
— Брось ты, старуха, толковать об этом. Не
язык у тебя, а телячий хвост. Тебе ясно сказали:
за такую собачку без разговору две четвертных
выложут. Ну, и ладно. Хватит тебе на гроб и на
сорокоуст останется. А когда представишься, подхватят твою душеньку два крылатых архангела
под ручки и понесут этак легонько прямо к Саваофу. „Вот, мол, она, раба божия Василиса, Фрол-
кина жена, что жила на краю села. Сколько, скажут, дьявол не рылся в своих книгах ни одного
греха за нею не нашел". А Саваоф погладит тебя
