Адмирал, очевидно, думал про себя —- раз он коман
дующий, то он все, а остальные офицеры и команди
ры— ничто. Его дело приказывать, разносить, наказы
вать, иногда хвалить кого-нибудь, а подчиненные долж
ны работать, повиноваться, выкручиваться из разных
затруднений и безропотно переносить все его обиды.
Этот человек верил только в силу принуждения. Он, как
Командующий 2-й эскадрой, видел залог успеха един
ственно в беспрекословном подчинении всего флота его
воле. И в ртом ослеплении он подавлял всякую инициати
ву своего штаба, своих младших флагманов, командиров
судов и всего личного состава эскадры. Ему хотелось,
чтобы все смотрели на него, как на единственного чело
века, который знает, что надо делать и как надо делать.
Он сам себя произвел в тении. В этом была его беда.
Постепенно на рочве неограниченной власти он фаталь
но шел к тому, что превращал всех в жалкие пешки
своей прихоти и самодурства. 'Он загипнотизировал себя
в уверенности, что только в его руках держатся все
нити и что эскадра немедленно развалится, если он
ослабит вожжи.
Правда, Рожествекскйй обладал железной силой во
ли, но это хорошее качество при отсутствии военного
таланта только вредило делу и причиняло всем лишь
одно горе.
— Почему он не казнил ни одного матроса?, — как-
то спросил я писаря Устинова.
— Подожди, после сражения их десятки будут ви
сеть на реях. Слышал я об этом разговор в штабе.
А ты думаешь, что адмирал подобрел к нашему брату?
— Ничего не было бы удивителытош в этом. Вместе
умирать идем. А это обстоятельство очень серьезное.
Любой начальник может задуматься о своем отношении
к матросам.
— Только не Рожествагский! — рассердившись, вос
кликнул Устинов. — У него ненависть в крови. Но я ду
маю—не придется ему никого казнить. Если он уце
леет от японских снарядов, то его убьют свои же матро-
