скромно улыбаются с чувством хорошо выполненного
долга.
Появляются батареи бутылок с горючей смесью и
привязанными к ним пробирками с самовоспламеняю
щейся жидкостью. Винтовки и пистолеты распределяют
ся между заранее выявленными хорошими стрелками.
Каждый из них знает свое место и свое назначение в
предстоящем бою. Бутылочники деловито раскладывают
свое хрупкое оружие по карманам, крючники аккуратно,
наподобие техасского лассо, свертывают длинные креп
кие веревки с железными крючьями на концах. Им пер
вым под прикрытием огня товарищей предстоит штурмо
вать сторожевые вышки. И те, и другие прошли спе
циальную тренировку, но чувствуется, что все волнуются
в ожидании смертельной схватки.
— Ух, и долбанем, товарищ старший лейтенант! — по
тирает руки «Москва».
— Я же тебе сколько раз говорил, чтобы не называл
меня так!
— Теперь можно, — смеется он. — Все равно все зна
ют, что вы нами командуете.
Еще раз созываю командиров рот и перед каждым
ставлю конкретную боевую задачу. Вот они, мои ближай
шие друзья и помощники, сидят передо мною, и у каждо
го по-разному выражаются его чувства.
У Данилы сияют глаза, он нетерпеливо двигает свою
барашковую кубанку со лба на затылок и обратно. Ни
колай Панич, как обычно, подтянут, чисто выбрит, под
воротничок старенького кителя снежной белизны — чув
ствуется выдержка кадрового политработника. Федя Бо
гомолов, как всегда, спокоен, его несколько флегматич
ный характер не изменяет ему' даже в эту необычную
минуту. Для него все решено, все ясно, и он только ждет
приказа, чтобы пойти побеждать, а если нужно, то и
умереть. Иван Иванович Харламов откровенно волнует
ся, похрустывая пальцами рук, но это хорошее волне
ние. Геннадий Щелоков стоит, вытянувшись по стойке
«смирно», и только тугие желваки под скулами выдают
его напряжение.
— Ну, кажется, все. Вопросы есть?
— Все ясно! Разрешите выполнять! — встает Панич.
212
