С ОЛ Е НА Я К У П Е Л Ь
117
Викмонд обрадовался, когда вошел к нему матрос.
— А, сеньор Лутатини! Вот хорошо, что заглянули
ко мне. Садитесь!
Викмонд любезно подставил ему табуретку.
— Ну, как самочувствие? Привыкаете к нашей мор
ской обстановке?
Лутаітини был мрачен.
— Раб тоже привыкает к своему положению.
— Это верно. Но вид у вас удовлетворительный. Вы
поздоровели, окрепли физически.
Лутатини словно прорвало:
— Откровенно говоря, я был бы доволен, что попал
в таКую историю, если бы не угрожала опасность по
гибнуть, исчезнуть бесследно. Мой внутренний мир не
измеримо обогатился. До корабля я находился над по
верхностью жизни, как бы витал в розовых облаках.
Каізалось, что на земле все в порядке, все прекрасно.
Правда, резала глаза бедность людей, их преступления...
Я был призван дать облегчение своей пастве, отвратить
ее от зла. Я даже мирился с войной и выдумывал для
нее каНие-то оправдания. А теперь, когда я спустился
в низины жизни, когда на себе испытал страшный физи
ческий труд, издевательства и унижение, когда глубже
заглянул в человеческое сердце,—все во мне переверну
лось. Сколько же несуразной наивности во мне было!
С тех пор, как пришлось оставить берега Ла-Платы, я
много передумал. У меня явилось какое-то чувство мести
к саімому себе, к своему прошлому. Я, как жестокий са
дист, растерзал свою собственную душу...
Голос у Лутатини задрожал, лицо болезненно пере
дернулось.
— Впрочем, не будем говорить об этом. Меня беспо
коит мысль о подводных лодках...
Викмонд, глядя на него холодными серыми глазами,
улыбнулся и тихо промолвил:
