— Где это ты, мерзавец, пропадал? Я кричал тебе, а тебя нет.
Пучков смело ответил:
— Для вас же за чаем ходил, вашо превосходительство. И позвольте доложить вам, ваше превосходительство, — мерзавцем я никогда не был и
не буду.
— Что такое? Это ты кому возражаешь?
— Вы сами знаете, ваше превосходительство, —
я правду говорю. А если я такой плохой, то отдайте меня под суд или прикажите выбросить за
борт. — Вон с моих глаз! —закричал адмирал и так
дернулся в ванне, что вода плеснулась за ее борт.
Вестовой выскочил из ванной, но через минуту
адмирал позвал его обратно и, словно забыв обо
всем, мирно попросил:
— Петр, намыль губку и потри мне спину.
Так продолжалось и дальше. Адмирал был грозою не только для матросов, но и для офицеров
всей эскадры. Никто ■ не осмеливался возражать
ему, хотя многие и понимали чудовищную несуразность в его словах и поступках.
Но Пучков
держался с ним иначе. Если адмирал повышал голос, то и вестовой отвечал ему повышенным голосом. Иногда они спорили и кричали так, словно
тот и другой были в равных чинах и занимали
одинаковое положение. Может быть, Рождественский
сознавал, что он довел своего вестового до такого
состояния, когда тот способен его убить. Но получалось впечатление, как будто ему нравилось то.
