—
168
—
— Как-нибудь, бог даст, проживу.
— Проживешь ли? ббг-то—бог, а сам не будь
плох. Это давно всем известно. Надо подумать...
Двое детей есть, а тут еще третьего жди...
— Как?—широко раскрыв левый глаз, спрашивает солдат.
— Очень просто: брюхата она, Фроська-то...
Пятый месяц...
Опять - больно и страшно солдату, точно кто-то
злой, не переставая, преследует его, нанося удар
за ударом. Тяжело дыша, он смотрит на Фроську,—
черные глаза ее смущенно потуплены, лицо залито
краскою стыда. Гаврила потирает рукой свой восковой лоб, хочет что-то сообразить, не может.
А Ларион, помолчав, убеждает, роняя, точно камни,
грузно падающие слова!
— Погубишь только бабу и ребятишек. Не
жизнь им с тобою. Да, не жизнь... Посмотри на
себя и подумай — куда ты годен? Бояться тебя
будут... И не жилец ты на белом свете. Может
год-другой промотаешься, а там и капут. Што тогда
делать?.. Ты только смекни—сколько несчастных
через тебя будет... Ты не пеняй, што я так... Я любя
это говорю...
Он долго еще толкует в таком же роде, а Гавриле кажется, будто разрывается черная завеса,
заслоняющая его мозг, и все яснее становится ему,
что он вернулся домой на погибель другим.
— Ну, што-же, што мне делать теперь?—отчаянно выкрикивает он, хватаясь руками за голову.
