— Где это ты научился?—вздохнув, спросила жена.
— Не твое дело, шевелись, знай.
Когда Матрена вошла в избу, говор сразу
смолк, и все уставились на нее изумленными глазами. Трудно было ее узнать в розовом батистовом
платье с зелеными бантиками. Красные рабочие
руки были нехорошо обнажены выше локтей. На
животе' обручем топырился лайковый ремень с широкой красной бляхой. В волосах, зачесанных на
макушку, торчали роговые гребешки, блестя золотыми узорами и поддельными камнями. На ногах
остроносые туфли с высокими каблуками и белые
ажурные чулки.
— Вот так штука!—промолвил Федор и, качнувшись вперед, широко, глупо раскрыл рот.
Тесть засуетился, выскочил из за стола и, прыгая по мальчишески, заговорил неискренно:
— Матрена, да ты ли это? Зятек, дорогой мой,
да она у тебя вроде королевы! Ей-богу! Ах, раздуй
меня горой! Свою родную дочь не могу признать!
Ну и чудо-юдо...
Бабы обступили Матрену, оглядывая ее с ног
до головы, ощупывая руками. Они посмеивались,
находя, что новый наряд к ней не подходит.
— Деликатно, что и говорить!.. Только—не для
нашей это жизни,—нет, не подходяще, будто.
Матрена стояла, понуря голову и от стыда не
знала куда деться. Лицо ее настолько залилось
краской, что казалось, вот-вот сквозь нежную кожу
брызнет кровь.
—
48
-
