Изба, где водворился Петр, была прочная, вы-
строенная лет пять назад, с тремя окнами, светлая.
Отапливалась она по белому. К ней были пристроены сени с небольшим крыльцом. Перед окнами
росли развесистые ветлы и березы.
Петр съездил в город за покупками, и через
неделю изба внутри стала неузнаваемой: вместо
лавок появились стулья и диван, на окнах забелелись кисейные занавески, на подоконниках встали
фарфоровые кувшинчики с искусственными цветами. Стол, застланный желтой узорчатой скатертью,
украсила голубая лампа с красным абажуром.
В переднем углу, на божнице, заблестели новые
иконы в посеребряных оправах, больших киотах
с золотым виноградом, а на стенах-пестрые лубочные картины: страшный суд, генералы, война,
полуголые женщины. В простенках между окон
выходивших на улицу, висело овальное зеркало;
правда, кривое, уродовавшее лицо, но зато большое
и в раме, окрашенной в вишневый цвет, с резьбою
наверху.
— Знай наших!—оглядев избу, воскликнул Петр.
Сам он не расставался с мундиром—ему все
казалось, что вдруг явится кто-то и скажет: —
Петр Захарыч, пожалуйте в начальники.—Нужно
быть каждый час готовым к этому. Жене он приказал выбросить все сарафаны и ходить только
в платьях, сына наряжать в плисовые шаровары
и ситцевую рубашку.
5
