— Здорово,—ответила старуха и, подняв голову
рукою за подбородок, уставилась в лицо пришедшей. В груди у нее шумно хрипело.
— Чтой-то я будто не знаю тебя?—проговорила
старуха.
Матрена назвалась.
— А, да, да, слыхала я про вас, Зачем ко мне?
— Беда у меня, бабушка,—присев около старухи, заговорила Матрена.—Муж у меня... Допрежь
был золото парень... Души в нем не чаяла... А на
службе его испортили. Все сказывают, что он порченый. Выручи, родная. Век буду молить за тебя.
Вот тебе подарок. А коли вызволишь, еще прибавлю. Старуха приняла два рубля, взвесила их на руке
и, поспешно засунув за чулок, ласково молвила:
— Ну, что-ж, поведай мне, молодушка, свое
горюшко, а я послухаю, да—глядишь—помогу тебе.
Слезы душили Матрену. Всхлипывая, она часто
сбивалась и путалась в рассказе.
Старуха сидела на пороге, поддерживая голову
рукою, закрыв глаза, качаясь взад и вперед.
Село, протянувшееся двумя улицами вдоль речки,
еще не угомонилось, слышались запоздалые крики,
звон балабанов, скрип телег. По временам где-то
лаяли собаки. В Кулаповском кутке девки звонко
пели песни. А здесь, у старой избушки, на берегу
сонного пруда, в тени деревьев, было тихо. Заря
погасла. Спустились сумерки, прикрывая нищету
человеческой жизни; деревянные полуразвалившиеся
п
