Когда Матрена вернулась домой, Петр, заложив
руки назад, прохаживался по избе. Он остановился
и, насупившись, уставился тупым взглядом на жену,
пока она снимала шляпу и жакетку.
— Ты исполнила мое приказание, а?—подойдя
к ней, спросил он, негодующий и страшный.
Она помертвела.
— Я... я... так... так... точно...
Петр придвинулся к ней вплотную и, подставив свое лицо к ее лицу, сердито зашевелил бровями. Он молча долго рассматривал жену, обдавая
ее запахом перегорелой водки. Щеки ее подергивались, глаза помутнели. Оскалив зубы и сжав кулаки, он прохрипел:
— Брешешь, сука! Я сам был в церкви!.. Съем,
живую съем!..
Матрене показалось, что теперь он, действительно, съест ее живую. Страх ударил в сердце, и
оно, вздрогнув, точно оборвалось и замерло. Тьма,
•тяжелая и мутная, навалилась на мозг, выдавив из
него все мысли. Она почувствовала, будто проваливается в черную пустоту.
— Петр Захарыч...—забормотала она, упав на
колени и хватая мужа за ноги.
Тяжелым сапогом Петр ударил ее в грудь. Задохнувшись, Матрена отлетела от него на целую
сажень и снова стала на колени, умоляюще сложив на груди руки... Он схватил солдатский ремень с железной бляхой на конце и стал хлестать
жену. Железная бляха рвала платье, с нестерпимой
