ми моряками „смерчем", а русскими— „стенолазом".
Выпивая, он сладко причмокивает и, размахивая руками с толстыми пальцами, сообщает мне:
— Только что кончил рейс, как сейчас-же попал
в сухопутный тайфун. Три дня и три ночи крутился.
А теперь сижу на мели при полном штиле...
— Хорошо, Блекман, я дам денег.
— О , вы всегда были ко мне добрым другом! Но
мне и не надо денег. Я хочу только закусить и х в а тить смерча, чтобы мезги завертелись.
Около нас, заражая своей буйной удалью, кипит и
клокочет распутная жизнь и, точно в грязном водовороте. кружатся непутевые фигуры, горланя, ругаясь,
распевая песни, икая, насвистывая, производя открытый торг на женское тело.
Не успели мы, как следует, разгуляться, как начинают закрывать кабак. Люди выходят не охотно,
ворча и ругаясь; некоторых выталкивают силой. Тол па пьяных несколько минут стоит перед дверями, словно в ожидании, что может быть они еще откроются.
Некоторые женщины, приподняв юбки, танцуют перед
своими кавалерами, похабно извиваясь, взвизгивая осипшими и ржавыми голосами,— рваные и затасканные.
Потом вся эта пьяная ватага, разделяясь на кучки,
медленно расползается, как липкая грязь, по- темным
закоулкам портовых трущоб.
Захватив с собою пива, виски и разных закусок,
мы с негром остаток ночи проводим на берегу моря.
Дождя уже нет, через разорванную завесу облаков
кое где мерцают звезды, иногда на минуту покажется
половинка луны, осветит поседевшую равнину вод и
сн ва скроется, словно проваливаясь в черную яму. Но
113
8. Море зовѳт.
