Автоматная очередь, прострочив голую толпу, трех
человек прошила насмерть, двух тяжело ранила.
Оставшихся 25 человек, голых, ведут по длинному
коридору. Сопровождает нас только конвоир с автома
том и черный капо. Вернера не видно.
— Пошел шнапс пить, — сообщает капо, —у него нер
вы слабые, — и опять хорошо смеется.
Большое светлое помещение перегорожено барьером
вроде прилавка. По ту сторону стеллажи с аккуратно
сложенной одеждой. На полу кучи глубоких колодок,
выдолбленных из дерева. За столами несколько человек,
сравнительно хорошо одетых и не очень истощенных.
Только по цветным матерчатым треугольникам на груди,
преимущественно красного цвета, да по нашитым под
ними номерам можно догадаться, что они тоже заклю
ченные.
Капо отзывает одного из них к краю прилавка и по
взглядам, бросаемым в нашу сторону, можно понять, что
он рассказывает о всем случившемся.
Конвоирующий нас эсэсовский солдат невозмутимо
усаживается на конец скамьи, около двери, приклеивает
к отвисшей губе очередную сигарету, щелкает зажигал
кой и, кажется, забывает о нашем существовании. Даже
не верится, что это он только что стрелял по толпе го
лых людей.
По личным карточкам по одному вызывают к прилав
ку и, окинув беглым взглядом, вручают охапку одежды,
самой разнообразной по качеству, фасону и изношенно
сти. Обувь выбираем сами из кучи деревянных колодок
на полу, но все старания подобрать по «размеру» все
равно ни к чему не приводят. Дерево есть дерево. Там
жмет, там режет, там трет. Кое-как облачившись, не
узнаем друг друга.
Подходит человек, только что разговаривавший с ка
по, раздает нам по три комплекта красных матерчатых
треугольников с латинской буквой «R», таких же, как
у него самого, и по три номера на белых матерчатых
лоскутах.
— Ну вот, товарищи, с этого момента можете забыть
фамилии, имена, отчества. Некоторые забывают даже
Отечество. Помните только эти номера. Вы уже не люди,
а «хефтлинги» — каторжане.
18
