— Выжить мы сможем. Штубендинсты обешали мне
гитару достать. С гитарой я король в любой обстановке.
Ведь я же мѵзыкант-эксцентрик. Зря вы мою профессию
не уважаете, Иваныч. Она кормит.
— Профессии я все уважаю. Плохо, если ты только
с этой тпчки зрения смотришь на свою профессию.
— Нѵ, вам-то стыдно такое говорить, Иваныч. Вы же
знаете, сами видели, что она кормит не меня, а сотни лю
дей, которые в ней нуждаются. Ведь надо думать и о
душе наших людей.
— Положим, душу виталисты выдумали.
— Да я же не о той душе говорю. Для меня важно,
чтобы человек продолжал жить и не терять чувства свое
го человеческого достоинства. Для этого я и пытаюсь
постоянно напоминать о том. что, несмотря ни на
что, —
он человек. Вы же помните колонну «скелетов»? Они,
наверно, забыли, что такое жизнь, и безропотно пригото
вились к смерти. Смирились. Эх! Добраться бы мне до
этих «скелетов» со своей гитарой. Я бы их расшевелил.
— Трудно, Яша. Очень трудно. Вот и сейчас мы с то
бой чувствуем запах горелого мяса. Это человеческое мя
со. Это люди горят. Ты же видел, как круглые сутки над
трубой крематория вместе с дымом выбивается пламя.
Это горят «души», как ты их называешь. Страшно то, что
люди теряют надежду, а следовательно, и способность
сопротивляться.
— А может быть, если этим «душам» внушить, что
они все же «человеческие» души, может быть, они боль
ше не согласятся гореть?
— Вот в этом ты прав, дорогой. Вот отсюда и тан
цевать нужно. А пока... спать.
После этого невольно подслушанного разговора я
долго не мог уснуть.
