В первые же часы нашей жизни в малом лагере один
из штубендинстов, Димка, обстоятельно объяснил нам,
что, кроме красных винкелей политзаключенных, суще
ствуют зеленые, обозначающие профессиональных уго
ловников, бандитов, черные — саботажников, фиолето
вые1—бибельфоршеров —сектантов, которые по религи
озным убеждениям отказывались брать в руки оружие,
и т. д. Причем немецкие заключенные носят чистые вин
келя, без букв, а у иностранцев на винкеле печатается
первая буква названия их национальности.
Как-то, отозвав в сторону меня и Иванова, штубен-
динст Димка шепотом предупреждает:
— А вы, ребятки, остерегайтесь. У нас флюгпункт-
шики подолгу не живут. Эту мишень не зря вам нашили.
Вот после карантина погонят вас в «штайнбрух» (это
каменный карьер), так вы старайтесь работать подальше
от стены и быть все время среди людей. Как отошел чуть
в сторону, тут тебя пуля и клюнет. За пресечение каж
дой такой «попытки к бегству» солдатам по трое суток
отпуска дают.
— Спасибо, Дима! Примем к сведению.
Первые дни очень мучают колодки. Выдолбленная
из цельного куска дерева, каждая из них имеет свой не
уживчивый характер. Если правая во время ходьбы в
кровь растирает косточку лодыжки, то левая давит боль
шой палец и, как тисками, сжимает всю ступню. Со вре
менем освоились с техникой пользования этой обувью.
Где стеклом подскоблили, где тряпочку подложили.
Каждое утро, в 5 часов, штубендинсты, понукаемые
блоковыми, энергичными толчками поднимают нас с нар
и обнаженных по пояс гонят из блока к длинным умы
вальникам. За дверями клубится холодный, промозглый
туман, мгновенно пронизывающий до костей наши исто
щенные тела. После умывания, посиневшие от осеннего
холода, стуча зубами, стремглав мчимся в вонючую ду
хоту барака, и начинается самое священное в нашей ка
рантинной жизни. На столах уже лежат несколько бу
ханок хлеба. Буханки аккуратно разрезаются на ровные
кусочки, и старший каждого стола, вооружившись само
дельными весами, из палочек и веревочек, подравнивает
эти кусочки почти с аптекарской точностью.
♦
22
