— Нет. Черти з аду изучают немецкий. Ожидают
большое пополнение, —очень серьезно отвечает Яков.
Смеются все. Смеются не столько не совсем удачной
остроте, сколько тому, каким она сказана тоном. Яков —
неподражаемый мастер какого-то своеобразного, только
ему присущего, юмористического тона.
Иногда вечерами, уединившись куда-нибудь в укром
ный уголок с небольшой группой более близких людей,
Иван Иванович рассказывал о своей службе в армии.
Рассказывать ему есть о чем, так как с 1918 года его
жизнь неразрывно связана с армией. Тут и гражданская
война, и борьба с интервентами, и долгие годы, посвя
щенные обучению молодых командиров. В его рассказах
чувствуется огромная любовь к родной армии, к нашим
людям. Непосредственно о себе он почти никогда не го
ворит, и только от Якова Никифорова удается узнать,
что глубокой осенью 1941 года начальник артиллерии ди
визии подполковник Смирнов, дважды раненный, был
е з я т
в плен при выходе из окружения под Великими Лу
ками. Тот же Яков рассказывает, что в Бухенвальд Смир
нова бросили за активную антифашистскую агитацию в
лагерях военнопленных, в которых им вместе пришлось
побывать.
Яков Никифоров —почти полная противоположность
спокойному, уравновешенному, выдержанному Смирно
ву. Может быть, и дружат они потому, что как-то допол
няют друг друга. Яков — бывший артист Ростовского
цирка. Врожденное чувство юмора, живой характер по
стоянно привлекают к нему людей. Это и хорошо, пото
му что Яков даже истощенных, потерявших веру в жизнь
узников Бухенвальда может заставить смеяться, напом
нить им, что они все-таки люди, и плохо, потому что пос
ле потери знаменитых усов лицо выдает его еврейское
происхождение, а это небезопасно.
Как-то ночью, в зловонной духоте переполненного
барака, под густой храп людей, спрессованных теснотой,
мне пришлось услышать разговор Смирнова и Якова.
Говорили они чуть слышным шепотом, и не моя вина в
том, что я, притиснутый к ним, невольно все слышал.
— Главное— выжить, —шептал Иван Иванович.
— А толку?
— Толк найдем потом, когда освоимся.
27
