наполняется слезами. Он подходит к конику и начинает раздеваться.
Савоська, осмелев, кричит:
— Братух! Да неужто это ты?
— Знамо—я...
А Трифон, все еще сомневаясь, начинает д о прашивать Гаврилу:
— Постой, постой... Как же это так?.. Ведь ты
же убит был?..
— Стало-быть, не убит, коли объявился...
— Вот дела-то... А ведь я тебя за покойника
принял...
— Господи, да с чего вы взяли? Я в плену находился...—расстегивая ремень на шинели, отвечает
Гаврила.
Из-за стола первым вылезает Савоська, за ним
Трифон, а потом бабы. Близко подойти к солдату
боятся, веря и не веря собственным глазам. Но
страх понемногу проходит, только дрожь не перестает прохватывать, точно окунулись все в ледяную воду. Мужики вздыхают, бабы всхлипывают,
а дети сбившись в передней угол, затихают и
с жутким любопытсвом смотрят на Гаврилу.
Оставшись в одном потертом мундире, солдат
с костылем 'в руке подходит к столу и тяжело
садится на лавку. Дети убегают от него в дальний
угол, а взрослые, один за другим, приближаясь,
здороваются с ним за руку, но не целуются.
— А батька приказал тебе долго жить,—печально сообщает Трифон.
