ник Филннповский, корабельный инженер Политовскнй
и другие. А капитан 2-го ранга Курош был отчислен еще
в Кронштадте.
Из всех штабных чинов самую яркую личность
представлял собой только один человек — старший
флаг-офицер, артиллерист по специальности, лейтенант
Свенторжецки'й. Наряду со знанием своего дела и опыт
ностью, он, этот мужчина средних лет, крепкого тело
сложения, круглолицый, черноусый, с головой, гладко
обточенной нолевой машинкой, обладал еще твердым
характером. Это чувствовалось и в его речи, резкой и
обрывистой, иногда безапелляционной, когда он был
уверен в своей правоте. Держался он скромно, но в то
же время независимо и с достоинством. Таких офицеров,
как Семенов и Леонтьев, он избегал и почти не раз
говаривал с ними. Непосредственный его начальник —
Клапье-де-Колонг — постепенно превращался в исполни
теля его решений. Даже такой самодур, как Рожествен-
ский, не позволял себе распекать Свенторжецкого.
•— Ну, а как адмирал чувствует себя? — спросил я,
обращаясь к Устинову.
— Натворил бед и теперь злится на весь мир.
Только Семенов да Свенторжецкий более смело дер
жатся с ним. А остальные штабные дрожат перед ним,
словно в лихоманке. Хороший барин с лакеями обра
щается лучше, чем он. со своими помощниками.
Достается и командиру броненосца, и всем судовым
офицерам,
іи
команде. Стоит только появиться ему на
палубе, как все матросы разбегаются и прячутся по раз
ным закоулкам, словно от Змей-Горыныча. А уж про
сигнальщиков нечего и говоритъ. К концу плавания их,
вероятно, всех придется отправить в психиатрическую
больницу. Недавно одному из них тая трахнул би
ноклем по голове, что снесли его в лазарет.
Возвращаясь на свой броненосец, я еще раз благо
дарил судьбу, что Рожественский плавает не с нами.
Рано утром 19 октября первый отряд броненосцев
с транспортом «Анадырь» снялся с якоря, чтобы по-
Ш
