Гальванер Алференко мрачно признался:
— Я бы женился на самой последней негритянке,
только бы остаться здесь.
— Не годится. А вдруг дети получатся пегие?
—■ Болтай чего зря.
Слушая товарищей, я думал: насколько же сейчас
береговые жители счастливее нас! Казалось, что мы
уже никогда больше не будем сидеть в светлой ком
нате и разговаривать с близкими людьми, не думая о
войне. Нам предстоят громадные переходы морями и
океанами, бесконечные погрузки угля под непривыч
ным зноем тропиков, денные и ночные тревоги, всяче
ские мытарства, бури в водных пространствах и волне
ния в душе. И все это мы будем переносить, может
быть только для того, чтобы, встретившись с против
ником, погибнуть в морской пучине, даже не зная при
этом за что» Скажут —этого требует от нас нация.
А что такое нация? Это— я и гальванер Алференко,
боцман Воеводин и кочегар Бакланов, офицеры и матро
сы, а главное — рабочие и крестьяне, что разброса
лись по городам и деревням нашей империи. Разве
Нас и наших родственников спрашивали, нужна ли
Война ,с Японией?
Мимо нас осторожно, словно подкрадываясь к кому-
то, прошел офицер. Матросы узнали в нем лейтенанта,
носящего среди них прозвище Вредный. Он никогда
не кричал на нас, не разносил последними словами,
не дрался, как это делали другие. Разговаривал с ниж
ними чинами тихо и ласково, с приклеенной улыбкой
на краснощеком и широконосом лице. И все-таки он
вполне оправдывал данное ему прозвище: проштрафив
шийся перед ним матрос пощады не просил. Через ве
стовых мы знали, что в кают-компании он больше всех
ратовал за то, чтобы как можно суровее наказывать
команду, и сколько раз спорил со старшим офице
ром Сидоровым, находя его слишком мягким. У
него была постоянная привычка — подойти к куч
ке ‘ матросов незаметно и подслушать, о чем' говорят.
115
