оглушен поленом, А главное — он не знал, что делать
ему дальше: бежать ли из камеры, отдавать ли честь,
держать ли руки по швам, или начать одеваться, чтобы
прикрыть скорее свою наготу.
А лейтенант, продолжая кланяться, приговаривал:
— Ага! Сразу не послушался! На сутки прибавлю.
Пожалуйте-с, на четверо суток. В карцере поумнеешь.
Так забавлялся Вредный в каждое свое очередное
дежурство. И неизвестно было, до каких пор это про
должалось бы, если бы однажды он сам не оказался в
дурацком .положении. Под звуки барабана и горна он
стоял перед одной койкой дольше, чем обычно, и все
кланялся, приговаривая:
— Пожалуйте~с, на трое суток...
Человек, накрытый на койке одеялом, не вскакивал.
Матросы, присутствовавшие при этом в камере, едва
сдерживали свой смех.
Лейтенант сам сдернул одеяло и сразу изменился
в лице. Перед ним вместо спящего матроса оказались
свернутые шинели. Хозяин койки в то время стоял на
часах у экипажных ворот. Вредный рассвирепел. На
этот раз попали в карцер сам фельдфебель, а потом
дежурный унтер-офицер по роте и дневальный по ка
мере. Однако с той поры такие забавы лейтенанта
Вредного прекратились.
Гальванер Козырев несколько развлек нас — мы по
смеялись и разошлись спать.
На второй день после обеда ветер совсем стих. Успо
коилась и водная поверхность, отливая солнечным блес
ком. На всех судах снова возобновилась погрузка.
Командующий объявил денежную премию за успешную
работу. Эта мера оказалась весьма разумной. На
«Орле» поднялся невероятный аврал. Гремели лебедки,
слышались выкрики людей. Броненосец как будто оку
тался черным туманом, сквозь который солнце казалось
красным шаром. В каждый час мы принимали по пяти
десяти тонн угля. Такая работа продолжалась более
суток, без сна и отдыха, почти без перерыва, если
117
