И теперь, придя на бак, он остановился и позернул
ухо в нашу сторону.
Матросы сейчас же свели беседу на тему о веселых
домах. А это, с его точки зрения, означало, что ни
каких неблагонадежных мыслей у них нет.
Вредный постоял немного и ушел.
— За что он так ненавидит нас? — спросил один
из матросов.
Гальванер Козырев ответил:
— Стало быть, какая-нибудь причина есть. Он и на
берегу был такой же.
И рассказал нам об этом случае.
Козырев служил вместе с ним в одном флотском эки
паже. Когда Вредный оставался на ночь дежурным по
экипажу, то утром обязательно несколько матросов
•попадали в карцер. Еще до побудки команды при нем
в канцелярии уже стояли наготове горнист и барабан
щик. Как только на дворе раздавались звуки горна, он
сейчас же отправлялся в обход по всем ротам экипажа,
сопровождаемый молчаливым горнистом и барабанщи
ком. Вот здесь-то и начиналась потеха. Какой-нибудь
унтер, несмотря на то, что побудка команды уже была,
'продолжал спать на своей койке. Это только и нужно
было лейтенанту Вредному. Он подкрадывался к такой
койке, ставил у ее изголовья горниста и барабанщика
и подавал им знак рукою — начинай! От дикой музыки,
раздавшейся над самым ухом, виновник, иногда без
кальсон, иногда совсем голый, вскакивал с быстротой
молнии. Более глупого или даже идиотского выраже
ния на лице, чем у такого человека, едва ли еще где*
можно видеть. Перед ним, надрываясь, орал горнист,
гремел барабан, и стоял в золотых погонах при сабле
дежурный офицер, самодовольно улыбаясь и с легким
поклоном приговаривая:
— Пожалуйте-с, на трое суток, на трое суток.
Что это— дьявольские наваждения? Виновник ничего
не понимал и стоял на своей койке во весь рост, выпу
чив глаза, с таким растерянным видом, словно был
116
