них в ночь на У октября происходила такая же не
разбериха,-- как и у нас. Выпустили они по «неприя
телю» до 300 снарядов. В Танжере еще выяснилось,
что адмирал Фелькерзам прошел в Немецком море мимо
тех же рыбаков, которых мы расстреливали. Он только
осветил их боевыми фонарями, но и не думал рас
правляться с ними так, как расправились мы.
Приступили к погрузке угля. Но засвежел восточный
ветер, наступая на нас с открытой стороны бухты. На
грот-мачтах военных судов затрепетали длинные ко
сицы вымпелов. А ночью разыгрался шторм, развел
крупную волну. Немецкие угольные пароходы, при
швартованные
к
броненосцам, мяли себе борта, угро
жая и нашим кораблям поломками. Временно погрузка
угля была прекращена.
Ночь, угрюмо-темная и воющая, спустилась рано.
Город осветился огнями. Броненосец, покачиваясь, скре
жетал железом якорных канатов. Я долго сидел на
баке у фитиля, чувствуя невыразимую тоску, разъедаю
щую сердце, точно соль свежую рану. Здесь же,
вспыхивая папиросами или цыгарками, сидели матросы.
И все мы с завистью, как звери из клетки, смотрели
на африканский берег, так заманчиво сверкающий огня
ми. Какая жизнь сейчас проходит там, на суше, в>
каменных домах, в светлых комнатах? Кто-то вздох
нул:
— Не отпускают нас в город.
Сейчас же подхватили другие:
— Там в ресторанах, вероятно, музыка играет, пуб
лика веселится.
— Отчего им не веселиться, раз они на войну;
не идут?
— Влюбленные целуются.
— У некоторых из наших дома остались жены.
Их, лоди, теперь тоже кто-нибудь целует, — вставил
кочегар Бакланов.
В ответ на это один матрос, ни к кому не обращаясь,
крепко и злобно выругался.
114
