Начиная с самого детства, этот праздник у меня
всегда был связан или с сильными морозами, или с
непутевой мятелью. А теперь впервые я встречал его
при невыносимой жаре. От будней он отличался толь
ко тем, что для команды немного улучшился обед и
меньше было работы.
Когда солнце поднялось к зениту, сияя прямо над
головой и. не давая никакой тени, океанский простор
наполнился громом орудий. Каждое судно сделало салют
в тридцать один выстрел. Эскадра окуталась дымом чер
ного пороха.
— Это мы рыбу пугаем в океане, — острили мат
росы.
Снова заработали машины.
В этот день в кают-компании было больше пьяных,
чем обычно, — пили с горя, заливая ликерами душев
ную пустоту.
Один мичман, расстроившись, выкрикивал со слезами
в юных глазах:
— Нас посылают на Голгофу. Ну, а если я не могу
быть Христом, тогда что? Насильно потащат меня?
Офицеры уговаривали его успокоиться, а он, никого
не слушая, продолжал:
— Я только первый год на службе. Не мы, моло
дежь, создавали этот идиотский флот. Он является
рез]Л7іьтатом деятельности наших тупых и надутых,
как индюки, адмиралов. Пусть они одни и распла
чиваются. А мы тут при чем? Разве наши жизни
шелуха подсолнечная?..
К вечеру эскадра вынуждена была убавить ход
до шести узлов. Причиною тому был броненосец «Орел»,
на котором испортилась паропроводная труба в ко
чегарке. Крейсер «Светлана», развив большой ход, по
несся вперед, чтобы известить Фелькерзама о нашем
пр'йбятшещгд.
Перед спуском флага наше начальство заметалось,
заметив на горизонте ряд дымков. А вскоре бронено
сец «Бородино» донес по семафору, что с его марсов
179
