точно он носил под рясой ковригу хлеба. Лицо об
рюзгло, поросло рыжей всклокоченной бородой; мутные
глаза смотрели на все по-рыбъи неподвижно. Он, ве
роятно, редко мыл голову, но зато часто смазывал на
ней густые рыжие волосы лампадным или сливочным
маслом, поэтому от них несло тухлым запахом. Нельзя
было не удивляться, как это офицеры могли выносить
его присутствие в кают-компании и кушать вместе с
ним за одним общим столом. Совершенно необразован
ный, серый, он при этом еще от природы глуп был
безнадежно. Говорил он нечленораздельной речью, от
рывисто вылетавшей из его горла, словно он насильно
выталкивал каждое слово. Казалось, назначили его на
корабль не для отправления церковной службы, а для
посмешища и кают-компанейской молодежи и всей ко
манды. Самые горькие минуты у него были, когда мат
росы обращались к нему с каким-нибудь вопросом:
— Батюшка, за .что это Льва Толстого отлучили о?
церкви?
Отец Паисий начинал пыжиться, точно взвалили на
него воз:
— Потому что... ну, как это... он... как э т о -
еретик.
—- А что значит —- еретик?
— Это... ну, как это... значит... вообще...
—: Батюшка, а что значит «аллилуйя»?
— Батюшка, а что значит «паки, паки»?
Священник кривил дрожащие губы и, что-то бормоча,
уходил прочь под хохог матросов.
Как и в другие праздники, так и теперь я стоял а
церкви, слушал обедню и многому удивлялся. Что-то
несуразное происходило передо мною. Священник цер
ковной службы не знал, часто сбивался, и тогда па вы
ручку ему вступал матрос-дьячок, шустрый черногла
зый парень. Не дожидаясь, пока священник распутается
и подаст нужный возглас, он вместе с хором начинал
петь песнопения. А в это время сам о. Паисий, желая
угодить начальству, неистово чадил кадилом прямо в
125
