нос командиру и старшему офицеру, так что те не
знали куда деваться от едкого дыма ладана, отворачи
вались, морщились, иногда чихали.
В церкви было жарко.
Я слушал обедню и думал: кому и для кого нужна
эта комедия? Офицеры как образованные люди не ве
рили во всю эту чепуху. Мне известно было, что они
сами в кают-компании издевались над священником.
А теперь они стояли чинно перед алтарем и крести
лись только для того, чтобы показать пример команде.
Не могли и мы верить в то, что будто бы через этого
грязного, вшивого, протухшего и глупого человека,
наряженного в блестящую ризу, сходит на нас божья
благодать Нас загнали в церковь насильно, с битьем,
с матерной руганью, как загоняют в хлев непослушный
скот. А если уж нужно было заморочить голову ко
манде и поддержатъ среди нее дух религиозности, то
неужели высшая власть не могла придумать что-нибудь
поумнее?
Обедня кончилась. Матросы гурьбой поднимались
на верхнюю палубу. Церковь быстро опустела.
Сойдясь с боцманом Воеводиным, я спросил его:
— Ну, как тебе нравится наш батюшка?
Он шепнул мне на ухо:
■— Не поп, а какая-то протоплазма.
Вечером те же матросы, собравшись на баке, будут
с удовольствием слушать самые грязные анекдоты о по
пах, попадьях
и
попоеых
дочках.
Эскадра наша подвигалась вперед, к экватору, в пы
лающую даль океана. Шестой день миновал, как мы
вышли из Танжера. Между прочим, там мы оставили
по себе нехорошую память: транспорт «Анадырь», сни
маясь с якоря, зацепил лапой телеграфный столб.
Адмирал Рожественский, ничего не придумав другого,
приказал разрубить кабель, Жители Танжера и, всего
края остались без телеграфного сообщения. За кого
они теперь считают нас?
По небу рассыпались редкие облака и, роняя тени
126
