Взрослый, суровый, видимо, немало испытавший на
своем веку человек плакал. Вздрагивали широкие кост
лявые плечи, обтянутые полосатой курткой, вздрагивала
крупная седоватая голова, зажатая ладонями больших
рабочих рук, судорожно вздрагивала худая загорелая
шея, иссеченная глубокими морщинами. Уткнув лицо
в бумажную подушку и не обращая внимания на наши
уговоры, человек плакал. Есть что-то жуткое и немного
стыдное в слезах сильного, большого мужчины, и по
этому мы с Николаем Кюнгом, оказавшиеся на этом бло
ке, чувствуем себя как-то странно, как будто бы мы ви
новники этого безысходного горя.
— Да что с ним? Может, его избили? — спрашивает
Николай Кюнг,
— Сам не пойму. Как пришел с работы, сразу лег,
не ест и вот... плачет, — отвечает штубендинст Митя, не
доуменно разводя руками. —Побоев вроде не заметно,
да это и не такой человек, чтобы от побоев плакать.
Николай явно озадачен.
— Без причины не плачут. А ну, встань! —вдруг
властно приказал Николай, и человек медленно поднял-
150
