Рябой солдат, низкий и круглый, как ступа,
с оторванным ухом, глянув на японку, смачно
произнес:
— Эх, японочку бы отведать!..
Бесстыжими движениями тела он выразительно
дополняет свои мысли.
— Молчи, сволочь!—кто-то ругается на него.—
А то вот хвачу миской по корявой роже...
Гаврила Водопьянов уже несколько месяцев
находится в этих бараках, сам страдая и видя
страдания других, слушая их стоны, проклятия,
отвратительную ругань. Тяжело и нудно тянется
время, не обещая ничего хорошего. Впереди—вместо
прежней жизни—черная пустота. Иногда он равнодушен ко всему, лежит на койке без чувств и
мыслей, точно дерево. А то вдруг хватит за сердце
такая боль, что из уцелевшего глаза невольно
брызнут слезы. Тогда хочется кричать, выть зверем,
бежать куда зря. Но он беспомощен, как ребенок,
ему трудно даже поворачиваться.
Из другой палатки пришел Семенов, солдат
одной с ним роты, с красивым овальным лицом.
У него переломана ключица, одно плечо ниже другого, но теперь он уже выздоравливает и скоро
должен выписаться.
— Не спишь?—спрашивает Семенов, присаживаясь к Водопьянову на край койки.
— Нет, — сквозь тряпки, глухо отвечает тот,
повертывая свое немощное тело, чтобы взглянуть
на товарища.
