качивается на край стола и, всхлипывая, жалобно
причитает:
— Желанный ты мой, Гаврилушка... Сокол...
сокол мой любимый! Ждала я тебя дни и ночи,
надеялась вскорости свидеться. Но злая судьби-
нушка разлучила нас на веки... Сабля острая разрубила твою удалую головушку, пуля-злодейка
пробила твое ретивое сердце... Лежишь ты, ненаглядный мой, на сырой земле чужестранной...
Всем в избе кажется, что так именно и погиб
Гаврила; у каждого на душе становится холодной
жутко. Кругом плачут, что-то говорят.
Старшая невестка, согнувшись, сидит у окна,
роняя на пол слезы и вздыхая:
— Да, вот и не стало нашего богоданного
братца... А. уж такой был хороший человек, такой
тихий да обходительный...
Потом, как бы что-то вдруг вспомнив, сердито
набрасывается на свою дочку:
— Грунька! Я тебе сколько раз баяла—сходи
к бабушке Василисе за шерстью. А тьц сорока
бесхвостая, все тут вертишься!..
Девочка быстро выбегает на улицу, а мать,
склонив голову на бок и поддерживая подбородок
рукой, опять начинает плакать.
В избу один за другим приходят соседи, расспрашивают, крестятся за упокой души Гаврилы.
Фроська, подняв заплаканное лицо, обращается
к ним с мольбою:
