— Как здоровье?
Гаврила безнадежно отмахивается рукой.
— А
у меня что случилось...—начинает Семенов
глядя светло-голубыми глазами на товарища.—Лежу
утром на койке... Смотрю—подходит ко мне японец. Ноги у него выворочены, хромает. Лицо—
в рубцах. Упал мне на грудь и давай плакать.
Трясется, по своему что-то бормочет... И долго
так. Я ижно испугался. Думал, спятил парень.
Потом санитары увели его куда-то... С чего бы
это он, а? — Не знаю, — отвечает Водопьянов, хватаясь
руками за грудь и болезненно кашляя.
— Д а ... Вот оно как... Будто прощения просил...
Подумав немного, Семенов добавляет:
— Дружат японцы с нами... Гляжу иной раз
на них и думаю: как же это мы колошматили друг
друга? Для чего?
— Тут, верно, всякий так думает... А там,
там-то?..
Семенов, поднявшись, подходит к окну.
— На дворе-то так хорошо!
Гаврила, опираясь на руки, привстал, медленно
сел на подушку, подвернув под себя здоровую ногу,
а другую—обрубок—прикрыв полою халата. Он
смотрит в окно, повернувшись к нему левым плечом, к которому свернуто лицо.
Тихо, тепло, ясно. Синеет небо, глубокое и ла-
. сковое. Перед окном, точно многоцветная волна,
•Р
