Дождь стал затихать, реже сверкала молния,
удалялись и перекаты грома. От порыва ветра,
ворвавшегося в землянку, клубы дыма заволновались, опускаясь до нар и разъедали глаза.
Голый человек вдруг начал чихать.
— Потап! А Потап!—обрадовавшись, обратился
к нему рыжебородый, тормоша за плечи.
Кротов устало открывал глаза, но тут же снова
закрывал их, точно ему больно было смотреть.
Понемногу он собирался с силами, озираясь и
никого не узнавая.
— Ух , страшный сон видел...
— Хорош сон, коли с того света явился,—заметил рыжебородый, улыбаясь.
Ему помогли сесть. Моргая, долго харкал и
отплевывался песком, пока не промыл рот и слезящиеся глаза дождевою водой. Попил немного—
стало легче. И только теперь заметил, что он сидит совершенно голым.
— Где это я?
— Теперь-то, паря, ты в хорошем месте,
а был—шибко в плохом,—начал объяснять бывший
санитар, у которого на кончике носа повисла
капля пота, готовая сорваться.—Прозевай мы еще
минуту—была бы твоя душа у дьявола в когтях...
Мужики наперебой рассказывали Потапу, как
он был похоронен и как они выручили его, вовремя разрыв могилу, а он, слушая их, уже и сам
начал восстанавливать в памяти тяжелую картину
пережитого ужаса... Когда засыпали его землей,
16
*
