Потапу и Трифону связали ноги, опустили
в могилу, спустились туда же и двое солдат.
— Отпустите... Никогда больше не буду...— стараясь вырваться из страшных уз, продолжал выть
один. — Прощай, народ крестьянский!—кричал Кротов.
— Родимые! Их живыми хотят закопать...—
громко заголосила какая-то баба.
Женским воплем, тяжким и надрывным, огласилось все кладбище. Плакали и ребятишки. Только
мужики молчали, угрюмо вздыхая, запуганные и
подавленные дьявольским замыслом капитана.
Под угрозой расстрела, тех же крестьян, что
вырыли могилу, заставили и зарыть ее. Неуверенно
работая лопатами, они с ужасом бросали землю,
закапывая живыми тех, кто вырос в их среде, кто
болел их болью.
Солдаты, находясь в яме, поддерживали Потапа
и Трофима в стоячем положении.
Туча закрыла полнеба и продолжала тяжко наползать, сверкая вспышками молнии, издавая резкий треск и грохот, точно рвалось железо.
По мере того, как Потапа и Трифона засыпали
землей, лица их темнели, кровью наливались глаза.
А когда на поверхности земли остались только
головы, капитан приостановил работу невольных
могильщиков и, обращаясь к народу, властно
крикнул:
— Замолчите, бабье! Иначе сейчас же разделаюсь с вами!
