В стороне от дороги, напротив приговоренных,
поглядывая на похоронную процессию, ехал верхом капитан, спокойный, уверенный, олицетворяющий собою решимость злой воли.
Все жители села, старые и малые, мешаясь
между собою, двигались вперед беспорядочной
толпой. В жарких лучах солнца, маяча, мелькали
обнаженные головы мужчин и ребятишек, пестрели
разноцветные платки женщин. Рассыпавшись по
жесткой щетине жнивья, их замыкали полукругом
всадники и гнали к кладбищу, как гонят стадо
животных на скотобойню.
Некоторые из крестьян угрюмо поглядывали
на осиротевшие луга и поля, на юг, откуда наползала черная туча, угрожая проливным дождем, на
опустевшее село, делая страшные догадки, что его
так же могут ограбить и превратить в пепел, как
недавно поступили с соседней деревней. Кое-кто
раскаивались, что впутались в такое дело, реже
сокрушались, что нет у них достаточно оружия,
чтобы опрокинуть этих разбойников. Но в общем
говорили мало. Дерзкие год тому назад, в дни радостной свободы, люди теперь шли молча, поднимаясь к кладбищу, как на Голгофу, удрученные и
подавленные, точно их самих отправляли в могилу.
Слышался печальный похоронный звон.
На кладбище, как свежая рана, зияла глубокая
могила, ожидая жертвы произвола. Ее выкопали
сами же крестьяне, посланные сюда под конвоем
солдат. Народ обступил могилу со всех сторон,
