по необходимости. Помимо всего, я вполне оправды
вал русскую пословицу: «Непутевая голова не даст
нотам покоя». Меня . интересовало, что делается и
внизу, под броневой палубой, и в башнях, и в мин
ных отделениях, и на верхней палубе, почему эскадра
перестроилась по-новому, почему командир наш так
разволновался, когда на «Суворове» подняли какой-то
сигнал. Необходимо было потолковать с сигнальщи
ками— они все расскажут, что произошло за день
или за ночь с кораблями и о чем разговаривал коман
дир с вахтенным начальником, В особенности ценные
сведения можно было получить от старшего сигналь
щика Василия Павловича Зефирова. Это был широко
плечий плотный моряк, лет тридцати. Находясь в
запасе, он посещал художественную школу барона
Штиглица в Петербурге, учился с увлечением, но
война оторвала его от любимого занятия. Но и теперь,
попав на броненосец «Орел», он не переставал носить
в своей крутолобой голове мечту во *что бы то ни
стало выбиться в художники. Я не раз видел в его
альбоме великолепные рисунки, изображающие наши
корабли и отдельные моменты нашей жизни. Наблю
дая с сигнального мостика за эскадрой, Зефиров знал
все о важных ее событиях к охотно сообщал мне все
новости. Ну, а как можно было оторваться от кучки
матросов, расположившихся на баке или в другом
месте корабля, когда среди них кто-нибудь так занятно
рассказывает о разных случаях? Может быть, тут
много было выдумки, но я слушал и отдыхал душой.
Вот гальванер Голубев в носовом минном отделении
собрал вокруг себя несколько товарищей.
Широкое
лицо его было серьезно, а серые глаза плутовато жму
рились. Из простых слов, точно из детских кубиков,
он складывал затейливое здание новеллы:
— Наше судно стояло в Гельсингфорсе. У нас был
поп, солидный такой, тяжелый, с квадратным лицом.
Матросы прозвали его Бегемотом. Имел большое при
страстие к выпивке. Любил с матросами побеседовать
125
